ГЛАВА II
Последние минуты властолюбца. Мудрый боярин. Слабый преемник сильного. Пленник. Мнение народное. Причина успеха самозванца. Сомнения.
Горестное и вместе с тем поучительное зрелище - смертный одр властолюбца! Царь Борис, которого умом и волею одушевлялось царство Русское в течение многих лет, лежал бесчувствен, закрыв глаза. Кровь то останавливалась, то снова лилась, и Борис постепенно то оживал, то впадал в беспамятство. У изголовья постели сидела царица и трепещущими руками поддерживала голову больного, орошая его своими слезами. По обеим сторонам стояли на коленях сын и дочь царские и держали хладные руки умирающего родителя, осыпая их пламенными поцелуями, стараясь заглушить рыдания, невольно вырывавшиеся из груди. Иностранные врачи царя Бориса суетились и совещались между собою. Их было шестеро: Христофор Рейтлингер из Венгрии, Давид Визмер и Гейнрих Шредер из Любека; Иоанн Вильке из Риги; Каспар Фидлер из Кенигсберга и студент медицины Эразм Венский из Праги (77). Врачи напояли грецкие губки уксусом и прикладывали ко рту и к носу, натирали ноги и лили целебный эликсир в уста больного. У ног царя стоял патриарх Иов в полном облачении в золотой митре с финифтью в виде короны, украшенной жемчугом и алмазами, в сакосе лазоревого атласа, шитом жемчугом, с епитрахилью парчовою с жемчугом, омофором из золотого гладкого алтабаса, поручами, осыпанными алмазами, с палицею, шитой золотом, с образом Успения Пресвятые Богородицы, с набедренником. В левой руке держал он посох из сандального дерева, оправленный золотом, а в правой золотое распятие. Стоявший за ним церковник в стихаре поддерживал конец омофора (78). Митрополиты Иона, Ермоген, Исидор и коломенский епископ Иосиф также были в полном облачении; митрополит Иона еще держал Святые Дары, которых уже приобщился царь Борис. Несколько священников из причта патриаршего молились пред образом. Диакон читал отходную молитву. Кругом стояли бояре, смотрели безмолвно на умирающего и по временам крестились.
Кровотечение остановилось на некоторое время, и царь успокоился. Дыхание сделалось правильнее, и казалось, что он задремал. Надежда ожила в сердцах, глубокое молчание царствовало в собрании, и священники прекратили моление.
Вдруг царь Борис открыл глаза, посмотрел на все стороны, вздохнул из глубины сердца и остановил взор на милом сыне своем Феодоре. Собрав все силы свои, царь Борис сказал слабым голосом:
- Святители и синклит! Крестным целованием Россия сочеталась с моим семейством. Мы все единокровные, и по соизволению Господню - я глава семейства! Хотел бы я теперь, чтоб голос мой был слышен во всех концах России и оживил во всех сердцах память присяги, данной роду моему и поколению. Вы, ближние мои, святители и бояре! Вы теперь представляете Россию пред лицом Бога всевидящего и пред царем, избранным вами святою его волею... Внимайте последним словам моим и поклянитесь именем России исполнить последнюю волю мою!
Патриарх поднял вверх распятие и сказал:
- Клянемся быть верными и послушными воле твоей царской, и да накажет Бог клятвопреступника!
- Клянемся! - повторили все духовные и бояре. Царевич Феодор первый подошел к патриарху и поцеловал крест; за ним исполнили то же святители и бояре. Между тем врачи укрепляли больного, натирая его пахучими спиртами и питием возбудительным.
- Государь! - сказал врач Фидлер,-- ты должен успокоиться: всякое усилие вредно твоему здоровью.
- Любезный Фидлер! - отвечал Царь,-- чувствую приближение конца жизни моей. Сын мой наградит вас за верную вашу службу, но мне теперь нужно врачевание душевное... Скорбь заглушает недуг телесный... - Помолчав немного, государь сказал:
- Завещаю вам, верные сыны церкви православной и матери нашей России, сына моего Феодора, супругу мою и дочь Ксению. Они будут пещись о счастии вашем, а вы охраняйте их, как родных своих. По мне будет царем и самодержцем России сын мой Феодор. Придите, дети мои, в родительские объятия! - царь обнял и благословил Феодора и Ксению. Слезы навернулись на глазах Бориса. - Да пребудет над вами благословение Божие и родительское,-- сказал он. - Грозный опыт предстоит вам, особенно тебе, сын мой! Ты должен управлять кормилом государства в бурю, произведенную изменою, злорадством и честолюбием. Да поможет тебе Господь Бог победить врагов внешних и внутренних для блага любезного нашего отечества, о, если б алчные честолюбцы, устремившиеся на Россию, как на добычу, были свидетелями моей кончины! Они увидели бы тщету и ничтожность великих замыслов, удостоверились бы, что власть земная не стоит того, чтоб для нее губить душу! К чему я мучился, терзался, трудился денно и нощно; не жил, но мечтал о сладостях жизни, между страхом и надеждою? На то, чтоб слечь в могилу, как последний из рабов моих! И в какое время? Когда великому труду моему угрожает разрушение! - Борис снова замолчал и, отдохнув немного, сказал: - Бояре, поучайтесь! Если червь честолюбия закрадется в сердце ваше, помыслите о гробе, о могиле, о смертном одре царя Бориса!.. Страшно предстать пред судью всеведущего, неумолимого! - Борис перестал говорить и закрыл глаза.
- Господь Бог благ и милосерд, и прощает кающихся,-- сказал патриарх трепещущим голосом.
Борис содрогнулся, открыл глаза, страшно посмотрел на всех и сказал:
- Святители! возвестите народу великую истину. Есть грехи, не прощаемые Господом: нарушение присяги и пролитие святой царской крови! - Борис тяжело вздохнул; глухой стон исторгся из стесненной его груди, и он закрыл глаза. Все пришли в ужас. Помолчав несколько, Борис взглянул на Феодора и сказал тихо: - Милое мое детище, любезный мой Феодор! Ты молод и неопытен. Великое дело - управлять народом, но вся наука царская в одном слове: будь правосуден. Карай виновных для блага общего и награждай заслугу; где нет кары и награды, там нет правосудия. Но карай виновных, а не подозрительных. Изжени всякое подозрение из сердца. Недоверчивость к безвинным порождает более врагов, нежели жестокость к виновным. Я испытал это, сын мой! - Борис снова замолчал и как будто погрузился в дремоту. Отдохнув, он сказал: - Милая жена моя, добрая Мария! Оставляю тебя сиротою в здешнем мире, с чадами, требующими мудрых советов и попечения. Да подкрепит тебя Господь Бог! Прости меня, если когда-либо неумышленно огорчил тебя; простите меня, дети мои; простите меня, во имя Бога, за нас на кресте пострадавшего; простите меня, святители, бояре и все верные мои слуги! Ах! и я был человек грешный - в молитвах, слабый - в силе, немощный - в могуществе, как всякое создание из персти и праха! Сын мой Феодор! вот тот, который может спасти тебя или погубить! - Царь указал слабою рукою на боярина Петра Федоровича Басманова. - Душу его видит один Бог, но я знаю ум его и мужество,-- продолжал царь. - Да будет он первым твоим советником... Петр! - примолвил государь, обращаясь к Басманову,-- от тебя зависит, спасти или погубить царство. Помни о Боге, о смерти, о суде Предвечного! Ужасно отвержение грешника! Страшно умирать с обремененною совестью! Вместо друга не буди враг, имя бо лукаво студ и поношение наследит: сице грешник двоязычен (79). - Вдруг лицо Бориса покраснело, грудь стала воздыматься, и кровь снова хлынула из рта, из носа и из ушей. - Святители! - воскликнул царь невнятно,-- хочу восприять ангельский образ! Отрекаюсь от всего земного... Умираю, умираю!
Иноческая одежда уже была принесена в почивальню государя. Священники обступили одр и стали облекать царя Бориса в рясу, а патриарх совершал чин пострижения. Умирающий царь <был> наречен Боголепом. Врачи еще хотели остановить кровь, но Борис поднялся быстро и воскликнул громко:
- Он зовет меня на суд!.. Иду! - Потом примолвил тихо: - Господи! в руце твои предаю дух мой! - Упал навзничь, испустил пронзительный стон - и Богу душу отдал. Царица и Ксения не могли долее удержать снедавшей их скорби и громко зарыдали. Царевич упал без чувств на руки Басманова. Вбежали женщины и вынесли на руках царицу и царевну. Врачи бросились помогать царевичу. Патриарх залился слезами, а митрополит Иона стал совершать литию. Бояре усердно молились. В царских палатах раздался стон и плач.
-----
Бренные останки знаменитого царя погребли в церкви святого Михаила и воздвигнули гробницу рядом с законными владетелями России племени Рюрикова. Окружными грамотами от имени патриарха и синклита приглашали народ целовать крест царице Марии и детям ее, царю Феодору и царевне Ксении, обязывая страшными клятвами не изменять им и не хотеть на государство Московское ни бывшего князя Тверского Симеона, ни злодея, именующего себя царевичем Димитрием; не уклоняться от царской службы, но служить верою и правдою, не страшась ни трудов, ни смерти (80). Духовные, бояре, дворяне, стрельцы и народ присягали беспрекословно; однако ж ни в Москве, ни в городах не видно было ни печали о смерти Бориса, ни радости о восшествии на престол юного, добродетельного Феодора. Хладнокровие народа в важных событиях отечества есть то же, что тишина перед бурей.
вопреки уставу местничества, придав ему в помощники боярина князя Михаила Петровича Катырева-Ростовского, для того единственно, чтоб избранием знатного человека успокоить гордость боярскую; князьям Федору Ивановичу Мстиславскому, Василию Ивановичу Шуйскому и брату его Дмитрию повелел прибыть из войска и правительствовать в синклит. Народу нравился сей выбор: князь Мстиславский уважаем был боярами по своей знатности и добродушию; князь Василий Иванович Шуйский был обожаем народом за свою приветливость с низшими и связи с именитым купечеством, которое управляло народным мнением. Войско еще не присягало; царь Феодор велел воеводе Басманову привести его к присяге при себе и приказал Новгородскому митрополиту Исидору сопутствовать воеводе, чтоб своим присутствием и пастырским убеждением рассеять всякие сомнения. Все было тихо и спокойно в Москве: страсти молчали и только ждали искры, чтоб вспыхнуть. Смерть царя, которого все боялись, наложила какое-то оцепенение на умы.
Царь Феодор призвал Басманова во дворец и принял его в тереме матери, где находилась также и царевна.
- Петр Федорович! - сказал юный царь,-- почитаю тебя семьянином нашим и хочу побеседовать с тобою в присутствии милых сердцу. Завтра ты отправляешься к войску и там должен решить участь России. Служи нам, как ты служил отцу моему. Клянусь тебе, что награжу тебя свыше твоих надежд...
Басманов бросился на землю и пред святыми иконами поклялся страшною клятвою служить верно царю законному и царице матери.
- Петр Федорович! - сказал царь,-- не как от слуги, но как от верного друга требую от тебя советов. Скажи откровенно, смело, что я должен сделать, чтоб привлечь любовь моего народа. По несчастью, уверился я, что есть много недовольных правлением моего родителя, хотя он любил Россию и всегда помышлял и трудился для ее блага!
- Государь! Народ всегда расположен любить царя,-- сказал Басманов,-- и ничего нет легче для царя, как приобресть любовь народную. Вся трудность и вся мудрость царствования состоит в выборе мужей, которым вверяется исполнение воли царской и которые допускаются к доверенности государя. Выбор вельмож есть гласная исповедь Царя - мерило, которым народ измеряет любовь царскую к себе и воздает царю своею любовью. Ненавистный народу вельможа, облеченный властью или пользующийся доверенностию царя, гасит в сердцах народа любовь и приучает не любить всякое величие. Напротив того, вельможа, любимый народом, насаждает и утверждает любовь к царю. Государь! один человек обманывается, но целый народ хотя видит иногда неправедно, но чувствует всегда прямодушно. Мудрыми и добрыми вельможами держится царство и питается любовь народная к престолу. Родитель твой на смертном одре завещал тебе быть правосудным. Помни же, государь, что сказано в Писании: "Яко не отринет Господь людей Своих, и достояния Своего не оставит: дондеже правда обратится на суд, и держащий ея вси прави сердцем" (81).
- Познаю мудрость твоих советов, но как мне взяться за это великое дело? Знаю, что есть много недостойных судей и вельмож. Избрать новых - надобно отставить старых, а это произведет ропот и будет походить на то, будто я не уважаю воли и выбора моего родителя.
- Роптать будут одни злые, а ропот злых есть похвальная песнь царю. Не вдруг надобно приниматься за дело, но постепенно. Начни с самых ненавистных народу.
- Кого же ты почитаешь более ненавистным?
- Государь, прости смелости моей: свойственников рода твоего - Годуновых!
- Помилуй, Петр Федорович! - воскликнул царь, всплеснув руками,-- осуждая на опалу род мой, я произнесу приговор противу самого себя. Это невозможно!
- Государь! у царя нет родни, а все - слуги его. Он превыше всего земного: пред лицом его нет ни первого, ни последнего.
- Я не могу подвергнуть опале моего рода! - повторил Феодор.
- Не подвергай опале, но удали некоторых из них от дел,-- сказала царица. - Прежде всего надобно помышлять о благе неродном, и если для этого надобны жертвы, избери ненавистных, неправосудных.
- Некоторых... согласен! - сказал Царь, потупив взоры.
- Чтоб не противиться воле твоей, государь, отступаюсь от моего совета и все предоставляю времени. Но прошу тебя, для блага рода твоего, удали от всех дел боярина Семена Никитича Годунова. Сердце его ожесте, аки камень, стоит же аки наковальня неподвижна (82). Об нем поистине можно сказать, что воспел царь-пророк в псалме: "Люди твоя усмириша, и достояние твое озлобиша. Вдовицу и сира умориша, и пришельца убиша" (83). Удаление Семена Годунова будет пир для народа, и все в радости воскликнут: "Господи, силою Твоею возвеселится царь!"
- На это согласен и с радостью исполню дело, угодное тебе, Петр Федорович. Я просил еще родителя моего отставить от дел этого ненавистного человека. Радость его - плач народный, пища - слезы и кровь, забава - угнетение! Да не является он никогда пред царские мои очи и да не узрит никогда светлого моего престола. - В это время истопник дворцовый тихо постучался у дверей. - Узнай, Петр Федорович, что там такое? - сказал царь.
Басманов вышел и чрез несколько времени возвратился с бумагою.
- Гонец от войска,-- сказал боярин и подал письмо государю. Царь стал читать, и вдруг краска заиграла на его лице, глаза воссияли радостью.
- Как, он пойман? - воскликнул Басманов.
- Слава Богу, слава Богу! - сказала царица, крестясь.
- Ах, Боже мой! я боюсь смертельно: не козни ли это чародея? Уйду, страшно! - воскликнула царевна Ксения.
- Не бойся, сестрица,-- примолвил царь. - Сам Бог предает нам в руки нашего злодея. Слава Богу, слава Богу! Ах, как жаль, что родитель мой не дожил до этого!
- Если б злодея поймали при его жизни, то, верно, с ним не приключилась бы и лютая болезнь,-- сказала царица. - Он погиб от расстриги! Сердце-вещун говорит мне это.
- Теперь все узнаем,-- сказал царь. - Петр Федорович! Вели сей час привести злодея в нижнюю палату: мы сами его допросим. Не надобно разглашать этой вести, пока мы не поговорим с пленником. Пристава, который привез его, также задержи во дворце.
-----
Царь Феодор сидел на скамье в нижней палате, а возле него стоял Басманов с мечом при бедре, с ножом в золотых ножнах за поясом. Дверь отворилась, и два воина ввели чернеца, окованного тяжкою цепью по рукам и по ногам. Волосы его были всклочены, впалые глаза и бледное лицо обнаруживали утруждение и бессонницу; одежда покрыта была пылью и грязью. От слабости и усталости он едва держался на ногах. Чернец поклонился государю, а воины вышли за двери.
- Ты Гришка Отрепьев, назвавшийся Димитрием-царевичем? - спросил царь.
- Нет,-- отвечал чернец. Царь значительно посмотрел на Басманова, который сказал ему тихо:
- Это другое лицо! Те, которые видели самозванца, описывают его иначе.
- В грамоте Шереметева ты назван Гришкою Отрепьевым,-- возразил царь.
- Это ошибка, которую я объяснил на месте, но мне не внимали,-- отвечал чернец.
- Кто ж ты таков? - спросил царь.
- Я чернец Чудова монастыря Леонид из рода Криницыных.
Царь печально опустил голову на грудь, потом жалостно посмотрел на Басманова.
- Из розыскного дела я помню, что ты бежал из Москвы с Гришкою во время посольства Льва Сапеги,-- сказал Басманов.
- Так точно: я ушел из Москвы с Димитрием-царевичем, который в то время принял на себя название Григорья Отрепьева.
- Как ты смеешь пред царем называть царевичем обманщика и самозванца! - сказал грозно Басманов.
- Пред царем, как пред Богом, должно говорить правду,-- отвечал Леонид - Хотя Димитрий не венчан на царство, но он истинный сын Иоаннов.
- Злодей! - воскликнул Басманов.
- Я назвался сим именем в Польше, чтоб избегнуть преследования одного могущественного рода, которого мщение возбудил я, быв еще в мирянах и проживая в Киеве, где я воспитывался. Расставшись с царевичем Димитрием, который нанес мне кровную обиду и погубил названную мою сестру, дочь моих благодетелей, я проживал в Киеве под именем Григория Отрепьева и наконец пожелал возвратиться в Россию под своим настоящим прозванием. Лазутчики известили русских воевод, что чернец, называвшийся Отрепьевым, перешел чрез русский рубеж. Меня схватили в Ельце, где я укрывался, и прислали в Москву, не веря моим показаниям.
- Итак, самозванец нанес тебе кровную обиду, погубил твою сестру - и ты веришь, что он истинный царевич? - сказал царь.
- Частных дел не должно смешивать с общественными. За обиду, нанесенную мне, и за все злодеяния Димитрия накажет его Бог правосудный. Но всякое личное мщение противу сына помазанника Божия отягчило бы совесть мою неизгладимым грехом. Терплю и покоряюсь судьбе!
- Чем же ты убедился, что этот человек истинный царевич Димитрий? - спросил царь.
- Приметами телесными, крестом, данным ему при рождении, находящимися у него бумагами, а более нравом и свойствами души Иоанновой. На устах Димитрия мед убеждения, в сердце смелость львиная; душа его закалена, как сталь. Государь! выслушай меня терпеливо. Быть может, я кажусь тебе преступником, но клянусь Богом всевидящим, что не вероломство, не измена обитают в душе моей, а истина и любовь к отечеству, любовь к царскому роду. Знаю, что признающих Димитрия сыном Иоанновым называют изменниками, предателями, клятвопреступниками. Я, напротив того, сомневаюсь, чтоб в целом царстве был один русский, особенно из духовного чина, который бы, зная, что Димитрий обманщик, пожелал признавать его царевичем. Надобно быть вовсе безумным, чтоб при крепком правлении отца твоего, покойного царя Бориса Федоровича, можно было подумать, будто беглый монах-расстрига ниспровергнет престол, утвержденный выбором народным и крестным целованием целой России! Какой бесстыдный упал бы к ногам презренного обманщика, зная гнусность его поступка? Какой дерзновенный осмелился бы соединить участь свою с судьбою беззащитного бродяги без роду и племени, которого можно было бы уличить в самозванстве при первом воззрении на него? Какой бессмысленный осмелился бы назваться царевичем пред лицом целого мира и России, при жизни своих дядей и стольких живых свидетелей. Нет, государь, не обвиняй ни меня, ниже кого-либо из россиян в измене, в разврате, в забвении страха Божия. И если даже обман существует, то виною нашей доверенности к царевичу есть чувство похвальное: любовь к царскому роду. Но кто видел, кто говорил с Димитрием, тот не сомневается в истине его царского происхождения. С пером, с мечом, с речью на языке он превыше всех его окружающих! Жаль, что качества души не соответствуют уму и храбрости: но это воля Божия, и не нам осуждать нашего господина! Если б я не был убежден, что он истинный царевич, не носил бы я цепей этих, и злодей, губитель сестры моей, давно был бы в сырой земле! Казни меня, государь, но не почитай ни изменником, ни вероломным. Чту и люблю тебя более Димитрия, ибо знаю твои добродетели, но злодея моего признаю истинным царевичем. Царь задумался.
- Басманов! вели отвести его в темницу, но прикажи, чтобы с него сняли оковы и содержали милостиво! - Басманов вывел Леонида в сени, где ожидала его стража, и возвратился к царю, который сидел в размышлении, не переменяя своего положения.
- Что ты заключаешь, Басманов, из всего слышанного?
Басманов пожал плечами.
- Твое дело, государь, судить и решить; наше дело - повиноваться тебе.
- Неужели это истинный царевич? (84). Удивительное дело! Мне самому сделалось страшно, когда говорил этот чернец,-- сказал Феодор. Басманов молчал. Царь встал и примолвил: - На тебя вся моя надежда, Петр Федорович. Ступай с Богом и силою оружия разреши все сомнения.
Царь пошел к своей матери, а Басманов отправился к себе в дом.
-----
На Лобном месте толпился народ вокруг соборной церкви Пресвятыя Богородицы, что на рву (85). На паперти стояло множество священников в черных ризах с горящими свечами и со крестами. Двери церкви были отперты. Глухой шум разносился далеко. Народ суетился: одни крестились и клали земные поклоны перед церковью, другие вдали разговаривали между собою. Несколько бояр, проезжая верхом чрез Лобное место, остановились и, сняв шапки, перекрестясь, стали также разговаривать тихо между собою.
Крестьянин подмосковный. Васька! что это такое? Уже не служат ли опять панихиду по царе Борисе Федоровиче, вечная ему память?
Молодой крестьянин. Не знаю, право, я теперь только пришел. Слышно, был крестный ход из Кремля.
Старик. Проклинают собором расстригу Гришку Отрепьева.
Старший крестьянин. Того, что называется царевичем Димитрием?
Старик. Ну, да!
Церковник. А в грамоте-то патриаршей на крестное целование царю Феодору Борисовичу не сказано о Гришке Отрепьеве, а просто не велено хотеть на государство Московское ни князя Симеона, ни злодея, именующего себя Димитрием!
Мещанин. Так, может быть, тот, что называется Димитрием, и не Гришка Отрепьев?
Младший крестьянин. Видно, что другого-то не смеют проклинать.
Старик. Как его проклинать, когда князья, бояре и половина России уже целовали ему крест и признают царем Московским, сыном покойного царя Ивана Васильевича? У этого Димитрия есть сильное войско, и многие цари и короли идут с ним! Не бойся. Попы-то умны. Они знают, что как он придет в Москву, то достанется добрая острастка тем, которые противились ему да поносили его имя: так вот они и давай проклинать какого-то Гришку Отрепьева!
Старший крестьянин. Неужели он придет в Москву!
Старик. Не знаю, а думаю, что когда царствовать, так в Москве.
Младший крестьянин. А рать-то царская разве пустит его?
Церковник. Вестимо! Если б он был вор и расстрига, то уж давно и праху его не было бы на русской земле! А то видишь, вот и царь Борис, как ни был силен да хитер, а не устоял пред Богом! Книжники толкуют: кровь за кровь, а по Моисееву закону, так за зло и добро платят седмерицею. Царь Борис истек кровью, не помогли и немецкие лекаря. Явное наказание Божие!
Купец. Что это вы, рехнулись, ребята, что ли, что смеете говорить такие слова? Мое дело сторона, а как кто-нибудь крикнет слово и дело, так сгибнете, как черви.
приходит время царства законного!
Купец (крестясь). Господи, твоя воля! До чего мы дожили на святой Руси! Бывало, так и князь, и боярин не смел без страха произнесть святого имени царского, а ныне, так и черный народ толкует, кому быть, кому не быть царем, кто хорош, а кто не хорош. Видно, близко преставление света!
Старик. Будь тот проклят, кто посмеет судить о царе законном, а ведь Годуновы-то не царского племени.
даже лаю собаки. А давно ли он ревел, как бешеный волк, по приказам, да на Лобном месте и кидался на людей, как будто белены объелся. Ах, злодей, сколько он погубил народу с своею проклятой колдуньей!
Старший крестьянин. Говорят, что и мор, и голод были по наваждению этой колдуньи; слышно, что он держит ее на цепи и спускает только при крещеном народе. Сам-то боярин, сказывают, не носит креста.
Старик. Говорят, что она-то возвела и Бориса на царство силою нечистою.
Купец. Недаром перед ней изгибали спину и бояре, и гости именитые! Нечего говорить, а от этого проклятого Семена Никитича не было ни житья, ни покоя на Москве. Сущее пугало! что лучше человек, то враг его.
Старик. Тот же Малюта Скуратов, кровопийца Иоаннов.
Старик. Все одного поля ягода! Дай возмужать нынешнему царю, будет то же.
Церковник. Уж коли терпеть, так не от Годуновых.
Старик. Господь Бог сжалился над матушкой Россией. Люди рассказывают, что Димитрий такой ласковый, такой добрый, не казнит даже и врагов своих, и всех милует, как деток, а как приведут к нему пленных, то делится с ними последним, да горько плачет, что напрасно проливается кровь христианская за Годуновых! Уж что ни говори, а законный царь все-таки отец; от него и горе терпеть так не тошно. Дай Бог нам увидеть царское племя на царстве!
Все. Дай Бог!
-----
Воевода Петр Федорович Басманов сидел один в комнате в своем доме, в Китае-городе, и при свете лампады перебирал бумажные свитки, выкладывая на счетах число воинов из каждой области. Вдруг постучались у ворот. Верный слуга отпер, и чрез несколько минут вошел в избу брат боярина окольничий Иван Федорович Басманов, бросил шапку на скамью, присел и сказал:
- Худо, худо, брат! Какой-то бес обуял сердца и умы. Нет ни согласия, ни усердия между боярами, и они, как конь без узды, мечутся без дороги, чрез пень и колоду, сами не зная куда! Бывало, никто не смел пикнуть противу воли царской, а ныне так все судят да рядят, и в каждом доме завелась Дума. Князь Федор Хворостинин был на пиру у князя Никиты Трубецкого и порассказывал мне такие вещи, что верить не хочется!
- Беда государству, когда что голова, то совет, что сердце, то воля! - возразил Петр Федорович. - Если нет силы, которая бы могла держать на привязи страсти и управлять умами, царство рушится. Теперь нет этой силы!
- Бояре взбеленились! - сказал окольничий,-- так и ревут: не хотим Годуновых! Правда, надоел нам царь Борис, но пуще надоели его гордые, бестолковые и свирепые свойственники. Ведь один Семен Никитич стоит татарского набега, чумы, голода и пожара. Ну где тут видна мудрость царя Бориса, чтоб держать при себе этакого злодея? Поневоле народная любовь простынет, когда такая льдина заграждает путь к престолу. Как бы то ни было, но что посеяли, то и выросло. Молчали, терпели, а теперь вдруг завопили и разбрелись в разные стороны.
чтоб царствовать в нынешнее время: надобно иметь сердце львиное и волю железную, чтоб управлять таким царством, как Россия. Такое обширное государство, как наше, должно иметь одну волю, одну душу. Один взгляд царский, как солнце, должен разгонять тучу и водворять свет и тишину. При всех своих похвальных качествах Федор Борисович не имеет одного, и притом самого необходимого,-- твердости душевной. Он слаб духом, а слабый цвет заглохнет в дурной траве. Его окружают Годуновы, ненавистные народу, злые и неспособные к делам великим. Я советовал ему удалить их всех: он не хочет, итак, не моя вина, если случится несчастье!
- Но у тебя в руках сила, брат,-- сказал окольничий,-- если ты разобьешь скопища самозванца, так все придет в прежний порядок.
- Тогда настанет какое-нибудь другое зло,-- возразил боярин. - Все вы толкуете, а не видите, от чего зло и где оно таится. Жестокое правление Иоанна ослабило Россию, а подозрительное, мрачное царствование Бориса ее истощило. Она больна теперь, и от того весь состав ее без жизни и без чувства. Немудрено овладеть слабым телом с унылою душой! Появился смелый муж с священным именем - и Россия простерла слабые длани свои, чтоб принять на лоно того, от которого ожидает исцеления. Всякое другое сильное потрясение также заставило бы Россию искать спасителя, как ныне, при появлении того, который называется Димитрием. Иоанн и Борис приготовили события, которым ныне удивляется мир. Вот разгадка тайны, почему человек, называемый бродягою, самозванцем, приводит в движение умы и сердца! Было худо, хочется лучшего; и тот, кто, прикрываясь видом законности, обещает хорошее, который обнаруживает высокие качества души и ума, должен успеть в своем деле.
- И это говоришь ты, братец, отправляясь на истребление самозванца? - возразил окольничий, значительно посмотрев на брата.
- Не я говорю, любезный брат, а говорит Россия моими устами. Ты сам удивлялся дерзновению бояр. Мне доносят, что на площадях и по кружалам толкуют еще смелее. Я объяснил тебе только причины этого расстройства государственного порядка; но за следствия не отвечаю. Этого человека, называющегося Димитрием, еще не знают в Москве, и уже наклонны в его пользу, а в областях он чтим и любим как царь законный. Города и крепости поддаются ему; воины переходят к нему толпами; противных ему бояр вяжут и предают, а другие сами спешат под его знамена. Никто и не думает в южной России называть самозванцем друга польского короля Сигизмунда, а личные достоинства этого смельчака еще более убеждают всех в его пользу. О храбрости его и искусстве в военном деле рассказывают чудеса. Я сам был свидетелем неимоверного его мужества и присутствия духа в битве под Трубчевском. Он изумил самых неустрашимых и самых опытных воинов своею храбростью и привел в умиление самых жестокосердых, произнеся всенародно перед битвой речь, которая глубоко врезалась в моей памяти: "Настал час, о любезные и верные сподвижники! - сказал он,-- час, в который Господь решит мою прю с Борисом! Будем спокойны, ибо Всевышний правосуден; он чудесно спас меня, чтоб казнить злодея. Не бойтесь многочисленности врагов: побеждают мужеством и доблестью, а не числом! Мне будет царство, а вам - слава, лучшая награда доблести в здешней краткой жизни" (86). Тогда и неверующие уверились, а победа, одержанная слабою его дружиною над сильным нашим войском, еще более утвердила всех в той мысли, что он истинный царевич. Признаюсь тебе, брат, тогда и я поколебался, но пребыл верным Борису, думая, что он силою своего ума и твердостью души спасет Россию от смуты. Я обманулся в моих надеждах. Борис погиб от гнева Божиего, а сын его, Феодор, царствуя в женском тереме и смотря на Россию глазами Годуновых, угрожает ей большими бедствиями, нежели отец его. Муж, называющийся Димитрием, один может успокоить и воскресить Россию.
- Измену? Разве доказано, что этот человек не истинный царевич? Многие знали его диаконом Чудова монастыря, но он сам говорит, что скрывался в монашеской рясе под именем Гришки Отрепьева. Все это еще не объяснено, и если сам царь Феодор сомневается в истине, то и нам позволено сомневаться.
- Что ж думаешь ты делать?
- Сам не знаю. Быть может, меня свяжут и выдадут этому Димитрию так же, как и других воевод! Чего надеяться, если в войске такой дух, как в Москве.
- Я не хочу оставаться здесь и еду с тобою,-- сказал окольничий.
которого мучил Борис в пытке по подозрению, будто он чернокнижник. После трапезы, в то время, когда Борис заболел, Молчанова застали на поварне, но он скрылся. Известно, что он долго не был в Москве, и сказывают, что его видели в войске самоз... или Димитрия. Думают, что Молчанов отравил или околдовал Бориса.
- Один Бог это ведает; но если Димитрий имеет таких отчаянных приверженцев, что они пробрались даже на царскую поварню, то тем явственнее, что он силен. Поедем к войску, брат, а там увидим, что должно делать. Может быть, нам удастся еще спасти Россию! (87)