Первые доносы Булгарина. Мненiя о немъ литераторовъ и общества. Эпиграммы.
Къ сожаленiю, нетъ пока данныхъ, позволяющихъ судить о техъ "особыхъ литературныхъ" порученiяхъ, которыя Булгаринъ исполнялъ въ теченiе первыхъ пяти летъ своей новой службы, по прошествiи коихъ онъ былъ аттестованъ Бенкендорфомъ, въ приведенномъ уже письме кн. Ливену, какъ "ревностный къ пользамъ государственной службы" чиновникъ. Зато есть несколько фактовъ, неопровержимо доказывающихъ "добровольческiя" способности Булгарина. На нихъ-то, какъ на первой пробе его талантовъ, мы и остановимся.
Въ начале 1828 г. московскiй генералъ-губернаторъ, кн. Д. В. Голицынъ, вздумалъ попробовать издавать газету, поручивъ редакцiю ея одному изъ чиновниковъ. До Булгарина этотъ слухъ дошелъ уже въ соединенiи съ именемъ кн. П. А. Вяземскаго. Очевидно, возникало опасенiе за подписку на "Северную Пчелу"... И вотъ, вспоминается одна пирушка Вяземскаго въ веселой компанiи друзей, онъ аттестовывается "развратникомъ", a таковой не имелъ уже права на изданiе печатнаго органа... Молодой поэтъ былъ ошеломленъ бумагой, въ которой сообщалось о не разрешенiи ему какой-то "Утренней Газеты" - онъ даже ничего о ней не слышалъ. Прикосновенность къ этому делу Булгарина утверждаетъ самъ Вяземскiй {"Полное собранiе сочиненiй", 1884 г., IX, 102--103.}.
Кроме боязни конкуренцiи, Булгаринымъ руководило и озлобленiе противъ Вяземскаго, какъ автора первой на него злой эпиграммы, получившей довольно большое распространенiе:
"Фигляринъ хочетъ слыть хорошимъ журналистомъ,
Фигляринъ хочетъ быть лихимъ кавалеристомъ...
Не обличу его въ лганье,
Но на коне сидитъ онъ журналистомъ,
Въ журнале рубитъ смыслъ лихимъ кавалеристомъ
1).
Въ разгаръ полемики Пушкина съ Булгаринымъ, последнiй напечаталъ въ своей "Пчеле" гнусный "Анекдотъ", якобы переведенный изъ англiйскаго журнала. Между прочими грязными выходками, великiй поэтъ былъ названъ "изступленнымъ, бросающимъ рифмами во все священное, чванящимся предъ чернью вольнодумствомъ, a тишкомъ ползающимъ y ногъ сильныхъ, чтобъ позволили ему нарядиться въ шитый кафтанъ" и т. д. Это былъ очевидный камешекъ во дворецъ, брошенный съ соизволенiя Бенкендорфа, очень недовольнаго камеръ-юнкерствомъ Пушкина... Великiй поэтъ, будучи тогда совершенно не въ курсе отношенiй Булгарина къ Катону (прозвище, данное Бенкендорфу А. О. Смирновой), не зная истиннаго назначенiя этихъ строкъ и думая, что оне явно направлены къ сведенiю самого Бенкендорфа, написалъ ему письмо, где, между прочимъ, указалъ на своя опасенiя отъ подобныхъ доносовъ. Бенкендорфъ, конечно, поспешилъ ответить Пушкину, что Булгаринъ никогда ему ничего не говорилъ о немъ "по той простой причине, что я вижу его не более двухъ-трехъ разъ въ годъ, я въ последнее время виделся съ нимъ только для того, чтобы сделать ему выговоръ"... Тогда Пушкинъ решилъ приковать Булгарина къ позорному столбу, и съ этою целью поместилъ въ "Литературной Газете" очень остроумную заметку о мемуарахъ начальника парижской тайной полицiя Видока {"Литер. Газета", 1830 г., 6 апреля.}. О Видоке не было тамъ, конечно, ни слова, вся заметка представляла изъ себя злую характеристику отечественнаго доносчика. Публика такъ быстро поняла эту уловку, что цензура безусловно воспретила уже всякiя статьи о действительно вышедшихъ мемуарахъ парижскаго сыщика. Очевидно, распоряженiе исходило отъ Бенкендорфа.
Одновременно по рукамъ стала ходить рукописная эпиграмма:
"Не то беда, что ты полякъ:
Костюшко - ляхъ,
Пожалуй, будь себе татаринъ,
И въ томъ не вижу я стыда;
Будь жидъ - и это не беда;
Но то беда, что ты Фигляринъ!"
"Сынъ Отечества и Северный Архивъ", откровенно поставивъ взаменъ "Фиглярина" "Фаддей Булгаринъ"... Мало того, онъ сопроводилъ ее такимъ объясненiемъ: "Въ Москве ходитъ по рукамъ и пришла сюда, для раздачи любопытствующимъ, эпиграмма одного известнаго поэта. Желая угодить нашимъ противникамъ и читателямъ и сберечь сiе драгоценное произведенiе отъ искаженiя при переписке, печатаемъ оное" {1830 г., т. XI, No 17, 303.}.
Известно, что "Московскiй Вестникъ" и "Литературная Газета" довольно часто кололи Н. А. Полевого за его купеческое происхожденiе. После целаго ряда такихъ полемическихъ статей, Пушкинъ написалъ небольшую анонимную заметку;
"Новыя выходки противъ такъ называемой литературной нашей аристократiи столь же недобросовестны, какъ и прежнiя. Ни одинъ изъ известныхъ писателей, принадлежащихъ будто бы этой партiи, не думалъ величаться своютъ дворянскимъ званiемъ. Напротивъ, помнитъ, кто упрекалъ поминутно г. Полевого темъ, что онъ купецъ, кто заступился за него, кто осмелился посмеяться надъ феодальной нетерпимостью некоторыхъ чиновныхъ журналистовъ. При семъ случае заметимъ, что если большая часть нашихъ писателей дворяне, то сiе доказываетъ только, что дворянство наше (не въ примеръ прочимъ) грамотное: этому смеяться нечего. Если же бы званiе дворянина ничего y насъ не значило, то и это было бы вовсе не смешно. Но пренебрегать своими предками изъ опасенiя шутокъ г. г. Полевого, Греча, и Булгарина, непохвально, a не дорожить своими правами и преимуществами глупо. Не дворяне (особливо не русскiе), позволяющiе себе насмешки на счетъ русскаго дворянства, более извинительны. Но и тутъ шутки ихъ достойны порицанiя. Эпиграммы демократическихъ писателей XVIII столетiя (которыхъ, впрочемъ, ни въ какомъ отношенiи сравнивать съ нашими невозможно) прiуготовили крики: "Арестантовъ къ фонарю": и ничуть не забавные куплеты съ припевомъ: "Повесимъ ихъ, повесимъ ихъ" " {"Литер. Газета" 1830 г., No 45.}.
Казалось бы, статья, идущая въ руку всемогущему тогда русскому дворянству, не могла подать повода къ неудовольствiю Бенкендорфа. Но его во время осведомили съ именемъ анонимнаго автора, a имя Пушкика всегда сбивало съ толку начальника III Отделенiя, особенно, когда въ ухо жужжалъ ненавидевшiй поэта Булгаринъ, очень сильно затронутый "Литературной Газетой". 23 августа Бенкендорфъ уже обращалъ вниманiе министра просвещенiя, Ливена, на "неприличность статьи" и просилъ уведомить его объ именахъ автора и цензора. Кн. Ливенъ, всегда очень самостоятельно державшiйся по отношенiю къ Бенкендорфу, что было нелегко еще въ силу ихъ родства (братъ министра былъ женатъ на сестре графа), ограничился сообщенiемъ начальнику III Отделенiя объясненiя бар. Дельвига и цензора Щеглова. Въ первомъ говорилось очень лаконически, что издатель не знаетъ имени автора, a во второмъ, что статья пропущена какъ потому, что не имеетъ ничего противнаго ни религiи, ни духу правительства, такъ и потому, что постоянныя нападки "Московскаго Телеграфа" на русское дворянство не могутъ быть оставлены безъ опроверженiя {"Цензура въ царствованiе императора Николая I", - "Рус. Старина", 1901 г. IX, 657.}. Противъ этого трудно было что-нибудь возразить и Бенкендорфъ отступить, затаивъ на время злобу противъ "Литературной Газеты"... Таилась она, какъ известно, не долго: вскоре "Литературная Газета" была стерта съ лица журналистики. Участiе Булгарина въ гибели ея вне всякаго сомненiя; о немъ знали Пушкинъ, Вяземскiй, Дельвигъ и др. {Н. Барсуковъ,
Въ томъ же году Булгаринъ подкапывался подъ Жуковскаго, очень нелюбимаго Бенкендорфомъ. Имъ давно хотелось удалить поэта изъ сферы дворцовой жизни, и чего только не предпринималось съ этою целью... Такъ, напримеръ, въ письме къ государю, помеченномъ 30 марта 1830 г., Жуковскiй жалуется, что "Булгаринъ везде разславляетъ, будто бы Киреевскiй написалъ ко мне какое-то либеральное письмо, которое известно и правительству" {"Изъ бумагъ В. А. Жуковскаго", "Рус. Архивъ", 1896 г., I, 111--114.}. Николай І, действительно, охладелъ къ Жуковскому на некоторое время,и только после обстоятельнаго разъясненiя, даннаго клевете въ письме поэта, сталъ относиться къ нему попрежнему.
Но при чемъ тутъ Киреевскiй? - спроситъ читатель, зная, что Булгаринъ спроста не назоветъ чужого имени. Ив. Киреевскiй виноватъ былъ передъ Булгаринымъ за резкую критику его романа "Иванъ Васильевичъ", помещенную въ альманахе "Денница". Вскоре Булгаринъ добрался и до "Европейца" - журнала Киреевскаго: участiе его въ гибели этого изданiя утверждаетъ категорически Ю. Бартеневъ {"Рус. Архивъ", 1896 г., VIII - 575, I - 119.}; того же мненiя былъ, очевидно, и Жуковскiй. Въ письмахъ его къ государю и Бенкендорфу есть такiя фразы: "кто оклеветалъ Киреевскаго передъ правительствомъ, не знаю. Но долженъ сказать, что онъ имеетъ враговъ литературныхъ. Это те самые, которые давно уже срамятъ нашу словесность, давая ей самое низкое направленiе и обративъ поприще ума и таланта въ презренную торговую площадь, на которой несколько торгашей хотятъ, опасаясь совместниковъ, завладеть прибыткомъ и для того чернятъ и осыпаютъ презренными ругательствами всякаго, кто хочетъ выступить на посрамленное ими поприще совсемъ съ другими намеренiями, чистыми и благородными. Они окружили нашу словесность густою стеною, сквозь которую трудно пробиться. Они непобедимы и должны всегда иметь успехъ верный, ибо употребляютъ такiя средства, коихъ себе не позволитъ человекъ благородный, потому самому совершенно противъ нихъ беззащитный" {"Руc. Архивъ", 1896 г., I, 115--116.}.
Подъ обрисованными такими красками людьми разумелись: Булгаринъ, Гречъ, Воейковъ, Сенковскiй и др.
Въ iюне 1831 года, Бенкендорфъ заказалъ Булгарину составить реляцiю о начале польскаго возстанiя и нашелъ ее столь блестящею, что тутъ же пообещалъ не забыть своего "чиновника особыхъ порученiй", a реляцiю представилъ за свою собственную... Онъ даже хотелъ послать Булгарина въ Варшаву для усмиренiя тамошнихъ умовъ, но, къ счастью, государь не нашелъ Булгарина способнымъ на такую роль {"Полемическiя статьи Пушкина", "Истор. Вестникъ", 1881 г., III, 497, "Рус. Старина" 1896 г., VI, 265--266.}.
После всего сказаннаго смешно читать реабилитацiю Булгарина, написанную его alter ego. Неужели Гречъ серьезно былъ уверенъ, что только изъ боязни "колкаго, неумолимаго пера" его друга литераторы булгаринскаго времени "безусловно его не поносили печатно {"Рус. Старина", 1871 г., XI, 483.}. Неужели не ясно, что боялись не пера Булгарина, a его языка, работавшаго вне листовъ редактируемыхъ имъ изданiй... Тотъ же Гречъ решается утверждать, что причиною ненависти и злобы большей части нашихъ писателей къ Булгарину была заметка его въ "Северной Пчеле" о покупке Аннибала за бутылку рома!... A Усовъ уверяетъ, что личность Булгарина "искажена" политическими и литературными врагами {"Ф. В. Булгаринъ въ последнее десятилетiе его жизни", - "Истор. Вестникъ" 1883 г, VIII, 284.}!
Не все, конечно, прiятели и сотрудники Булгарина такого о немъ мненiя. Такъ, П. Каратыгинъ говоритъ, что характеръ его представлялъ "пеструю смесь Фамусова, Молчалина, Скалозуба, Загорецкаго и Репетилова" {"Северная Пчела" - "Рус. Архивъ", 1882 г, IV, 243.}, a В. Р. Зотовъ, проработавшiй съ Булгаринымъ несколько летъ, прямо заявляетъ: "литературная характеристика Булгарина внушаетъ такое отвращенiе, и этотъ кондотьеръ журналистики вполне заслуживаетъ все резкiе эпитеты, начиная съ "патрiотическаго предателя", какимъ заклеймилъ его Пушкинъ, до грязнаго клеветника и доносчика, какимъ онъ остался и до нашего времени" {"Петербургъ въ 40-хъ годахъ" - "Истор. Вестникъ", 1890 г., V, 308.}.
Что же могли сказать о Булгарине такiе идеально-честные и чистые люди, какъ Белинскiй? Что могли они чувствовать къ нему? "Неистовый Виссарiонъ" не называлъ Булгарина иначе, какъ негодяемъ {"Рус. Старина" 1889 г., I, 143.}, человекомъ "вреднымъ для успеховъ образованiя нашего отечества" {"Отчетъ Импер. Пуб. Библiотеки за 1889 г.", 6.}. Герценъ писалъ: "Булгаринъ и Гречъ никого не надули, ихъ ливрейную кокарду никто не принялъ за отличительный знакъ мненiя" {"Сочиненiя" 1879 г., VII, 308.}. Булгаринъ такъ низко стоялъ въ его глазахъ, что "доносы его не оскорбляли" {Ibidem, I, 53.}. Союзъ Булгарина съ Гречемъ авторъ "Былого и думъ" заклеймилъ выраженiемъ "открытый конкубинатъ" {Ibidem, VIII, 149.}... Даже такой умеренный человекъ, какъ Веневитиновъ, не могъ равнодушно слышать этого имени. Более того - сторонникъ погодинскихъ убежденiй, Любимовъ, кричалъ: "пора зажать ротъ этимъ мерзавцамъ"! {н. с., IV, 95.} Кн. Вяземскiй, котораго ужъ никто не заподозритъ въ либеральномъ образе мыслей, находилъ Булгарина "нечистотой общественнаго тела" {Ibidem, II, 406.}. Какова же, значитъ была уверенность въ страшномъ мщенiи, если вся литература не решалась печатно открыть глаза обществу на "чиновника особыхъ порученiй"!
Въ обществе, впрочемъ, и безъ того истинная репутацiя Булгарина установилась прочно. Панаевъ прямо заявляетъ: "новое пишущее и читающее поколенiе этого времени (середины 30-хъ годовъ) все безъ исключенiя презирало Булгарина" {"Литературныя воспоминанiя", 1888 г., 49.}.
Въ посмертныхъ запискахъ Н. И. Пирогова есть очень интересный разсказъ о томъ, какъ студенты дерптскаго университета учили Карловскаго обитателя добропорядочности...
"Однажды за приглашеннымъ обедомъ y помещика Лингардта, въ присутствiи многихъ гостей и между прочимъ одного студента, Булгаринъ, подгулявъ, началъ подсмеиваться надъ профессорами и университетскими порядками. Студентъ потомъ передалъ этотъ разговоръ, конфузившiй его за обедомъ, своимъ товарищамъ. Поднялась буря въ стакане воды. Начались корпоративныя совещанiя о томъ, какъ защитить поруганное публично Фаддеемъ достоинство университета и студенчества. Порешили преподнести Булгарину въ Карлове кошачiй концертъ. Слишкомъ 600 студентовъ съ горшками, плошками, тазами и разною посудою потянулись процессiею изъ города въ Карлово, выстроились передъ домомъ и, прежде чемъ начать концертъ, послали депутатовъ къ Булгарину съ объясненiемъ всего дела и требованiемъ, чтобы онъ, въ избежанiе непрiятностей кошачьяго концерта, вышелъ къ студентамъ и извинился въ своемъ поступке. Булгаринъ, какъ и следовало ожидать отъ него, не на шутку струсилъ, но чтобы уже не совсемъ замарать польскiй гоноръ, вышелъ къ студентамъ съ трубкою въ рукахъ и началъ говорить, не снимая шапки, не поздоровавшись. "Mütze herunter! шапку долой!" - послышалось изъ толпы.
"Булгаринъ снялъ шапку, отложилъ трубку въ сторону и сталъ извиняться, уверяя и клянись, что онъ никакого намеренiя не имелъ унизить достоинство высокоуважаемаго имъ дерптскаго университета и студенчества" {Н. Пироговъ, "Посмертныя записки", "Рус Старина", 1885 г., II, 302.}.
Пироговъ вообще характеризуетъ Булгарина, какъ выдающагося нахала и наглеца...
Въ письмахъ самого Булгарина ясно видно, что онъ зналъ всеобщее къ себе отвращенiе. "Кому обо мне безпокоиться? " - писалъ онъ во время своей болезни и былъ совершенно правъ {"Истор. Вестникъ", 1883 г. VIII, 296.}.
подчеркивая свою солидарность съ остроумяой выдумкой... Черезъ несколько дней портретъ, конечно, былъ конфискованъ, съ отобранiемъ подписки о непродаже его и везде {В. Бурнашевъ, "Четверги y H. И. Греча", "3аря", 1871 г., IV, 19.}.
Эпиграммамъ буквально не было конца, и оне пользовались всегда широкой популярностью. Приведу лишь немногiя.
"Булгаринъ - вотъ полякъ примерный!
Взгляните, какъ въ груди сей верной
Сильна къ отечеству любовь!
То мало, что изъ злобы къ русскимъ,
Хоть отъ природы трусоватъ,
И въ битвахъ жизни былъ не радъ, -
Патрiотическiй предатель,
Разстрига, самозванецъ сей
Уже не воинъ, a писатель,
Двойной присягою играя,
Полякъ въ двойную цель попалъ:
Онъ Польшу спасъ отъ негодяя
И русскихъ братствомъ запятналъ" 2).
"Поверьте мне, - Фигляринъ моралистъ
Намъ говоритъ преумиленнымъ слогомъ:
Не должно красть; кто на руку не чистъ,
Передъ людьми грешитъ и передъ Богомъ;
Не хорошо живиться клеветой,
Временщику подслуживаться низко;
Честь, братцы, честь дороже намъ всего!"
Ну что-жъ? Богъ съ нимъ! Все это къ правде близко,
" 3).
Большимъ успехомъ пользовалось стихотворенiе и до сихъ норъ неизвестнаго автора:
На Ф. В. Булгарина.
"Онъ y насъ восьмое чудо,
У него завидный нравъ:
Храбръ и честенъ, какъ Фальстафъ!
Съ безкорыстностью жидовской,
Какъ Хавронья, милъ и чистъ;
Даровитъ, какъ Третьяковскiй,
Не страшитесь съ нимъ союза,
Не разладитесь никакъ:
Онъ съ французомъ - за француза,
Съ полякомъ - онъ самъ полякъ;
Онъ съ евреемъ - самъ еврей;
Онъ съ лакеемъ важный баринъ,
Съ важнымъ бариномъ - лакей.
Кто же онъ? То самъ Булгаринъ
" 4)
Менее известны эпиграммы баснописца А. Е. Измайлова, изъ которыхъ приведу лишь две:
"Фаддей французовъ билъ, какъ коренной русакъ,
A на испанцевъ шелъ онъ въ армiи французской
Ругалъ онъ русскихъ, какъ полякъ,
".
-----
"Фаддей растратилъ стыдъ, Европу объезжая,
Для совести его потеря небольшая.
Теперь въ немъ менее стыда,
Чемъ белизны найдется въ эфiопе;
" 5).
Примечания
1) "Москов. Телеграфъ", 1832 г., XV. Фигляринымъ назвалъ Булгарина Вяземскiй, a не Пушкинъ. Последнiй лишь повторялъ это прозвище.
2) "Полярная Звезда", 1859 г. V, 30.
3"Вестникъ Европы", 1887, V,
4) "Рус. Архивъ", 1901 г., XI, 430. Въ 1816 г. эта эпиграмма была напечатана въ некрасовскомъ альманахе "1-е апреля" и потому приписывается H. A. Некрасову. Тамъ она безъ заглавiя и безъ последней строки; после словъ "кто же онъ?" стояли точки.
5) "Рус. Архивъ", 1871 г., 1010--1111.